Снова пытаюсь спрашивать о девушке с нижнего уровня, но Старейшина только тяжело падает в кресло напротив. Скривившись, кладет ногу на глобус, закрывая ботинком Австралию.

— И? — рыкает он.

— Что? — хоть я и стараюсь держаться, но выходит довольно жалобно.

— Ты выяснил третью причину разлада?

— Нет, — отвечаю я, не отрывая взгляд от выпуклых гор на глобусе.

— Ах, так, значит, у тебя хватило времени залезть, куда не следует, а то, что я попросил, ты сделать не успел? — выплевывает Старейшина. Голос сочится издевкой.

— Почему ты не рассказывал мне, что на корабле есть тайный уровень, набитый замороженными людьми? — срываюсь я в ответ. — Черт тебя дери, я ведь следующий командир корабля! Я должен все о нем знать!

— Все знать, да? Тогда, может, расскажешь мне, в чем третья причина разлада?

— Не знаю я!

— Тогда сиди здесь и выясняй! — рычит Старейшина и швыряет мне пленку, на экране уже выбрана «История Сол-Земли». Я не успеваю бросить ее обратно — он вылетает из комнаты, опрокинув по пути глобус. Бледный зелено-голубой шар катится за ним и со стуком ударяется о ножку стола.

Гнев Старейшины еще страшнее оттого, что он сдерживается, пока мы не окажемся наедине. Я точно знаю — если бы мы были не здесь, на уровне хранителей, он бы так себя не вел.

Умчавшись, Старейшина оставляет дверь учебного центра открытой, и взгляд мой приковывается к стальному экрану — за ним спрятаны мерцающие лампочки, которые я принял за звезды.

Зачем было скрывать его, зачем было скрывать четвертый уровень корабля?

И что еще он от меня скрывает?

Постукиваю пальцами по столешнице, сделанной из настоящего дерева с Сол-Земли, надеясь, что ритм поможет мне набрести на какую-нибудь идею. Если Старейшина не собирается рассказывать, что происходит, я выясню это сам. Бросаю взгляд на металлический круг гравтрубы в углу комнаты. Можно сбежать, вернуться на уровень фермеров и попробовать разузнать что-нибудь еще. Может, Орион знает больше, чем рассказал. В этой крохотной каморке невозможно думать. Хорошо бы погулять по полям, заглянуть на пастбища, просто бесцельно побродить по кораблю, который вот уже несколько веков двигается к заранее намеченной цели. Собраться с мыслями, выстроить их в логическую цепочку.

Но ведь тогда придется ослушаться прямого приказа Старейшины?

Даже у меня не хватит на это наглости.

11

Эми

Даже больше, чем биения собственного сердца, мне не хватает тиканья часов. Время идет, наверняка идет, но в том, что я двигаюсь во времени, я уверена не больше, чем в том, что перемещаюсь в пространстве. В какой-то степени я рада: может, прошло триста лет и триста шестьдесят четыре дня, и завтра меня разбудят. Иногда после соревнований или трудного дня в школе я падала в кровать прямо в одежде и отключалась, сама того не замечая. Я открывала глаза с ощущением, что лежала всего пару минут, но на самом деле прошел весь остаток дня и половина ночи.

Но.

Бывало и по-другому: я падала на матрас, закрывала глаза и засыпала, и мне казалось, что я сплю уже целую жизнь, но, проснувшись, понимала, что прошло только пять минут.

Что, если прошел только год? Что, если мы еще даже не отправились?

Этого я боюсь больше всего.

Джейсон сказал мне:

— Когда будешь оттуда смотреть на звезды — вспоминай обо мне.

А я ответила:

— Я не стану ограничивать мысли о тебе только звездами.

Дул прохладный ветерок, как в тот день, когда мы…

Что это было?

…познакомились, музыка на вечернике гремела так, что земля у нас под ногами дрожала. На каблуках я была выше Джейсона, но сейчас уже стояла босиком на холодной траве, давая отдых усталым ногам, и, подняв голову, смотрела ему в глаза.

Я, что, пошевелилась?

Сон тает, ощущение травы-ветра-Джейсона слабеет. Тьма. Мозг атакуют кошмары.

Что-то происходит.

Нет, нет, нет. Ничего не происходит. Вообще никогда. Это кошмар, снова, тот же кошмар. Эд или Хасан разморозят меня, но я останусь такой же, как сейчас, и они засунут меня обратно. Или на корабле случится авария, и я застряну здесь навсегда, так никем и не размороженная. Или, может быть, это тот кошмар, в котором…

Крак.

…в котором меня вообще забывают разморозить, корабль прибывает, и все так рады и взволнованы, что меня просто оставляют тут и…

Что-то происходит.

Нет. Кошмары становятся все более правдоподобными, и теперь будет еще страшнее. Кажется, я что-то слышу. Я не могу ничего слышать. Это все у меня в голове. Это не взаправду. Подумай о чем-нибудь хорошем. Подумай о Джейсоне. Подумай о маме, о папе, подумай о…

Щелк.

Нет, я не слышала никакого щелчка. Сквозь лед не пробивался никакой щелчок. Ничего такого не было. Это просто кошмар… еще один кошмар, Ничего больше.

Я бы зажмурилась, если б могла. Вместо этого я стараюсь сфокусировать разум, как раньше могла фокусировать и расфокусировать взгляд, когда смотрела на что-нибудь с очень близкого расстояния. Воспоминания. Воспоминания всегда прогоняют кошмары.

Перед мысленным взором мелькают картинки, слайд-шоу из воспоминаний. Путешествие по Гранд-Каньону. Школьная экскурсия к морю. Занятия гимнастикой в детстве. Первый раз за рулем. Первая царапина на машине (в тот же день). Папа ругался, но потом все равно купил мне мороженое, и мы на мизинчиках поклялись не рассказывать маме. Рождественское печенье, которое мы пекли с мамой и бабушкой за год до того, как она поселилась в доме престарелых. Соревнования по бегу. Подготовка к марафону.

Я что-то чувствую. Чувствую. Тепло в животе. И слышу… электрический гул. Мне постепенно становится ясно: я слышу его, потому гудят трубки у меня в горле.

Тело скользит по льду. На малюсенькую долю миллиметра, но оно сдвигается.

Лед тает.

О боже.

Тум.

Сердце.

Тум-тум.

По ресницам на левом глазу течет вода. Я невольно вздрагиваю. Желтая корочка, которая кто знает сколько лет покрывала мои глаза, трескается, и — впервые за все это время — я шевелюсь.

Обожебожебоже.

12

Старший

— Ты что тут делаешь?

Я подскакиваю на месте и тут же досадливо морщусь. Сам выдал себя с потрохами.

— Уже почти стемнело, — продолжает Док. — Старейшина знает, что ты здесь?

— Не надо! — останавливаю Дока, который уже тянется рукой к кнопке вай-кома. — Слушай… я сбежал. Не могу больше читать! Пожалуйста, — добавляю я, видя, что Док не опускает руку. — Мне просто… нужно было немножко проветриться. Не сдавай меня. Я просто хотел отдохнуть.

Кривая улыбка свидетельствует о том, что Док не сильно рад, но он, по крайней мере, не собирается доносить Старейшине. Мне дышится немного легче.

Несколько мгновений мы оба просто стоим, я — на дорожке, ведущей за Больницу, в глубь сада, а Док — на ступенях. Я люблю этот сад. В тот год, когда Старейшина отправил меня в Палату, я много времени провел здесь. Стила — старушка, которая жила в Палате задолго до моего появления, — позаботилась о том, чтобы сад разросся от лужайки, окруженной изгородью, до настоящих джунглей с цветами и овощами, с деревьями и виноградными лозами.

— Так ты что, ищешь вдохновения? — Док кивает на статую в центре сада.

Она изображает Старейшину времен Чумы. Каменное лицо поднято, руки широко раскинуты в стороны — добрый страж охраняет этот сад. Время и регулярные дожди сгладили его лицо и руки, размыв черты величайшего из наших лидеров.

— А! Эээ… ага, — хватаюсь за это объяснение. — Старейшина ведь хочет научить меня руководить, и я подумал, что у первого Старейшины это получалось лучше всех… — Старейшина времен Чумы был самым первым и самым великим. Только им одним наш Старейшина позволяет себе восхищаться. Никому из нас ни за что не стать лучшим вождем, чем он.